No

Сооснователь и издатель «Медузы». В прошлом — главный редактор «Ленты.ру». Ранее работала в газете «Коммерсант». Лауреат журналистских премий.

Олигарх Александр Мамут вскоре после покупки «Ленты.ру» сказал мне: «Галя, а вы не будете против, если я буду звонить вашим редакторам и говорить им, какие темы актуальны?» Я ответила: «Первый же, кто вас послушается, будет вздернут на рее. Вы судовладелец, вы наняли судно с капитаном. Если матросы будут слушаться вас — все, кирдык. Вы мне говорите, куда плыть; я знаю, как плыть. Что происходит на моем корабле, не ваше собачье дело». Вот с этого наша с ним стычка и началась.

Главными цензорами поначалу были не госструктуры, а владельцы, которые боялись за свои основные бизнесы и поэтому сами уродовали свои медиа под желания Кремля. Уже потом эту функцию передали силовым структурам.

В истории России было лет пять, с 1996-го по 2001-й, когда цензура действительно была запрещена. Интернет оставался неподцензурным дольше. Я воспитана этим временем. Пока не выросло новое, технически продвинутое поколение бюрократов, российское государство ничего не понимало в интернете. Так что до возвращения Путина в Кремль в 2012 году цензуры в интернете практически не было. И даже после его возвращения какое-то время оставались возможны журналистские акции солидарности.

В 2013-м у меня у меня арестовали фотографа Дениса Синякова — он снимал на судне «Гринпис». Его хотели посадить на десять лет. Все значимые издания на следующий день вышли с черными и серыми квадратами вместо фотографий — мы показали, что будет, если арестовывать фотографов. Его отпустили.

Последняя такая история — 2019 год, дело Ивана Голунова, когда полиция подбросила наркотики журналисту «Медузы». Полиция умудрилась приписать наркотическую статью журналисту, который, как мне кажется, ни разу в жизни не брал в руки наркотики. Мои коллеги — прежде всего из деловых изданий — совершили профессиональный подвиг и подвиг дружбы, поддержав его. Тогда вся Москва и вся страна вышла на митинги. А уже в 2020-м, когда журналиста Ивана Сафронова судили за государственную измену, ничего подобного уже не было.

Смотрите, в чем подлость этой цензуры. Ты из последних сил вкладываешься в статью, расследуешь — а потом Роскомнадзор ее запрещает. Многие издания сами закрывают доступ к отдельным статьям, чтобы Роскомнадзор не заблокировал их целиком. Это абсолютно иезуитская пытка. Ты своими руками уничтожаешь свою работу. Мой опыт говорит о том, что люди, которые это делают, даже не просчитывают риски. Они не спрашивают себя: «Что будет, если я наплюю на эти правила?» Есть вероятность, что ничего не будет. Многие из тех, кто подчиняется абсурдным правилам, даже не понимают, что их послушание ничего для них не меняет — ты просто переживешь много унижений, тебя сломают, и все.

Это травма путинского времени. Люди просто забыли, что 20 лет назад мы могли противостоять цензуре. Целое поколение журналистов сломано — те, кто делал медиа в 2010-е. Те, кто выросли сейчас, может, и не унаследуют эту травму — они вообще немножко другие.

Самоцензура — дикое неуважение к жизни. За прошлый год читатели «Медузы» совокупно провели с нами три тысячи лет. Это время их жизни. И ты им в это время будешь врать? Подчиняться цензуре?

Или вот другой пример: многие издания, в том числе западные, заблюривают тяжелые фотографии, чтобы не тревожить нежные души читателей. Мы не блюрим, мы ставим уведомление: если не хотите — можете не смотреть, но именно так выглядит война. Мне кажется, в этом есть уважение к читателю. А цензура — это неуважение. Это патерналистский подход, который я ненавижу. «Мы умные журналисты, или мы умное государство — мы знаем, как с вами обращаться, знаем, как вам лучше». Я сама буду решать, что мне лучше — и читателю хочу сказать то же самое. Сам реши, что тебе лучше — знать правду или нет. Красная таблетка или синяя.

Когда мы уезжали в 2014 году, многие говорили: «Ты сумасшедшая, куда ты? Ничего же не случилось». Но был один человек, бывший фотодиректор «Ленты.ру». Она сказала: ребята, вы едете, чтобы сохранить стандарты профессии, сохранить умения. Они вам пригодятся, если что. Ведь цензура в России, кроме всего прочего, убивает у журналистов навыки добычи и проверки информации.

Один наш коллега придумал такую метафору. То, что с нами происходит сейчас, это «Одиссея». Наша задача — выжить. Одиссей не знал, сколько будет длиться его путешествие, но знал, куда он хотел вернуться. Вот это мы. Мы не плывем куда-то в будущее. Мы хотим вернуться домой. Нет, не в Россию: о себе-то я точно знаю, что я туда не вернусь, у меня там ничего уже нет. Мы хотим вернуться в тот мир, где журналистика что-то значит.