No

Пилви Такала «Feeling defensive»

Рассказывают: Пилви Такала и Йоханна Вуорельма

Съемка: Катарина Дисснер

Звук: Пинья Мустайоки

Ассистенты продюсера: Тууре Леппянен, Иона Ройзин

Ассистент в исследовании: Джесси Булливант

— Вы участвовали в курсе, организованном финскими военными. Что это такое?

— Силы обороны Финляндии проводят «Курс национальной обороны» с 1960-х годов. Он длится почти четыре недели. Организаторы приглашают успешных и влиятельных людей, — парламентариев, чиновников, директоров предприятий, журналистов, ученых, художников, сотрудников общественных организаций, — чтобы те вместе узнавали, как устроена оборона страны, и готовились к возможным кризисам. Для участников проводят лекции, семинары и ролевые игры со сценариями национальных кризисов, где нужно принимать решения. Вокруг этого курса сложилась своеобразная мифология, люди очень гордятся этими приглашениями, на работе за них радуются и выплачивают им полную зарплату на время занятий.

— И что вы обо всем этом думаете?

— Ну, это совсем не моя зона комфорта. Там постоянно говорят на языке, который мне категорически не близок, используют слова вроде «отечество». Вообще, как финка, я очень доверяю существующим системам. И курс действительно учит командной работе в кризисной ситуации. Но, поскольку силы обороны представлены в программе как важнейший институт безопасности, основным кризисным сценарием в ролевых играх была война (а не, например, изменение климата).

Этот дискурс был настолько односторонним, что его никак не получалось оспорить, хотя некоторые участники пытались задавать неудобные вопросы. Почти не было разговоров о деэскалации, о достижении мира или о международном праве. Но как бы мне ни хотелось поспорить с программой, курс разработан так, что у вас попросту нет такой возможности, их задача — интегрировать вас в свою систему. Скажем, участники позируют у танков для групповых фото и носят военную форму во время трехдневного визита на военную базу. В конечном счете это ощущается так, будто вы соглашаетесь с их повесткой.

В своем исследовании я обращаю внимание на то, как разработан этот курс, смотрю, что сработало на меня, а что нет. И мне интересна моя роль как художницы во всем этом. Кто-то на курсе задал отличный вопрос: как мы можем заставить художников создавать патриотическое искусство в кризисные времена, если они все либералы и будут просто все критиковать? Как художница, я должна иметь дело с трудными, неоднозначными темами, и я не думаю, что во время кризиса эта роль изменится — даже наоборот, все мои обычные задачи станут еще более важными.

— В Финляндии и раньше говорили об угрозе войны — или эта тема появилась после полномасштабного российского вторжения в Украину?

— Больше половины населения Финляндии и так были в той или иной степени вовлечены в армейскую жизнь: у нас есть обязательная военная служба для мужчин и добровольное дополнительное обучение. Всех их учили относиться к войне с Россией как к вероятному событию. При всем при этом, российское вторжение в Украину полностью изменило общественный дискурс. Финляндия немедленно вступила в НАТО, и в целом, никто не спорил, что это необходимо. Общество и так было милитаризировано — теперь этого еще больше. Бюджет национальной обороны вырос как снежный ком. Разумеется, они никогда не скажут: «Достаточно, больше не надо», ведь вы никогда не будете готовы к потенциальным угрозам на сто процентов. Этой логике трудно противостоять: угроза войны стирает все остальное.

Пилви Такала

Пилви Такала создает нестандартные социальные ситуации, чтобы разобраться, как функционируют разные институты — и поставить под сомнение нормы, настолько привычные, что мы даже не задумываемся об их существовании. Например, в «Bag Lady» Такала ходила по торговому центру с большой суммой наличных в прозрачном пакете: персоналу было явно неловко, а посетители переживали за сохранность ее денег и уговаривали художницу их спрятать. Для проекта «Real Snow White» художница пыталась попасть в Диснейленд в костюме Белоснежки: сотрудники ее не пустили, поскольку она не трудоустроена в парке развлечений — а значит, не подчиняется компании и может сделать «что-то плохое» в образе персонажа. В этой работе Такала обращает внимание на жесткую дисциплину парка и на абсурдное представление его сотрудников о «настоящем характере» Белоснежки, который художница якобы могла исказить.

Некоторые проекты Такалы предполагают участие группы — как «The Committee», работа, созданная художницей после того, как она получила приз Emdash Award. Она пригласила детей от восьми до двенадцати лет, чтобы те сообща решили, как можно потратить семь тысяч выигранных фунтов (дети потратили их на надувной замок). Еще один пример — недавний «Close Watch»: Такала полгода была охранницей в торговом центре, после чего предложила бывшим коллегам поучаствовать в театральном тренинге, чтобы воссоздать сложные рабочие ситуации при помощи профессиональных актеров.

Пилви Такала родилась в 1981 году в Хельсинки. В 2022 году она представляла Финляндию на 59-й Венецианской биеннале. Ее работы выставлялись в музее современного искусства в Цюрихе, музее современного искусства Kiasma в Хельсинки, на Сеульской биеннале, в центре современного искусства Глазго, Центре Помпиду, Токийском дворце, MoMA PS1, нью-йоркском Новом музее, Кунстхалле в Базеле, институте искусства Melly и на Стамбульской биеннале. Такала живет и работает в Хельсинки и в Берлине.

Анонимный художник «Время войны»

Перформативная графика. Бумага, шариковая ручка. 150 листов 65x50 см. 2022-2024

— Как ты работаешь над серией «Время войны»?

— Сейчас серия состоит из 150 листов бумаги, мелко исписанных шариковой ручкой. Слова везде одни и те же, но на разных языках: «Я хочу, чтобы кончилась война».

Я начал эту серию 16 декабря 2022 года, после вынужденной эмиграции во Францию. Это была во многом психотерапия, сублимация наивного, детского желания, которое разделяют со мной миллионы людей с разными политическими взглядами.

Около года я активно этим занимался, иногда делал даже несколько листов в день. Я всегда пишу по-русски, по-украински, по-английски — и добавляю язык страны, где сейчас нахожусь. Обычно это французский, поскольку моя основная локация — Франция. Но встречаются армянский, иврит, немецкий, нидерландский, чешский. По сути, это такая визуализация времени, заполненного одним-единственным сильным желанием — чтобы смертоубийство закончилось.

Я буду считать эту серию законченной, когда закончится война. Это в том или ином смысле work in progress. Сейчас я занимаюсь этой серией гораздо меньше, чем в первый год. Поначалу я думал, что могу воздействовать на ситуацию в каком-то мистическом смысле. Но она развивалась в противоположную сторону: началась еще одна война — и это не могло не уменьшить энергию работы.

— Ты называешь эту серию перформативной графикой. Что это такое?

— Важен не только результат, но сам процесс. Возможно даже, сам процесс важнее, чем то, как это выглядит. Я не делал специально какую-то графику, не выбирал шрифт, все происходило спонтанно.

— Ты пишешь «Я хочу, чтобы кончилась война», а не «Я хочу, чтобы люди прекратили воевать». Так, будто это природное явление.

— Я знаю, что за войну ответственна Россия. Война начинается по воле людей. Но я не уверен, что можно усилием воли ее закончить. Это как чума. У меня есть ощущение бессилия, бессмысленности — только желание, чтобы это прекратилось.

Художник предпочел остаться анонимным из соображений безопасности.

Сергей Прокофьев «HELL»

— Вы работаете над проектом HELL с 2015 года, почти с самого начала российско-украинской войны. Расскажите его историю.

— Когда [в 2015 году] убили [оппозиционного политика и реформатора] Бориса Немцова, это стало для меня переломным моментом. Я понял, что больше не могу заниматься световыми инсталляциями. В поле моего внимания попали фото и видео из Донецкого аэропорта, который тогда был символом украинского сопротивления.

Фактура разрушенного аэропорта, особенно нового терминала из стекла и стали, совпала с фактурой макетов, которые я тогда пробовал делать 3D-ручкой: скелетообразные, как бы обгоревшие черные структуры. Я понял: надо это фиксировать, потому что новости имеют свойство быстро уходить в небытие.

В России тогда было много радости, болезненного воодушевления по поводу аннексии Крыма. Были отдельные работы, рефлексирующие эту ситуацию. А вот художественных высказываний о войне в формате большого выставочного проекта я не видел — и решил, что нужно это делать.

Когда началось полномасштабное вторжение, я реактивировал этот проект. Через несколько месяцев моя психика включила защитный механизм, который начал дистанцировать меня от происходящих событий: так в мои работы стали проникать символы, связанные с природой, поглощающей и перерабатывающей следы войны. Или с памятью. Летом 2023 года я начал сжигать скульптуры, получая следы графита, и печатал с них серии по 30 листов: каждый следующий отпечаток бледнее предыдущего. Эти серии — как раз о работе памяти.

— Многие антивоенные художники сегодня вынуждены задаваться вопросами вроде «Зачем нужно искусство во время войны?» или «Может ли искусство осмыслить события, которые происходят прямо сейчас?» Как вы на них отвечаете?

— Все эти вопросы я задал себе весной 2022 года. Незадолго до полномасштабного вторжения я собирался стучаться с моим антивоенным проектом во все российские арт-институции: «Ничего не закончилось, война продолжается в тлеющей фазе, надо это показывать». В итоге жизнь распорядилась иначе. Я понял, что надо продолжать эту работу в тех условиях и теми средствами, которыми я располагаю. Можно ли делать искусство во время войны? Я считаю, можно и нужно, нужно уже сейчас, хотя ничего еще не остыло. Чтобы это было зафиксировано в физической форме, а не в постоянно уплывающем медиапотоке.

Это практика свидетельствования, в моем случае — медитативная и на самом деле очень архаичная. Скажем, работы, сделанные 3D-ручкой и графитовым пластиком, выглядят старыми, некоторые похожи на ископаемые отпечатки растений и животных, хотя сама техника — новая. Шрамы окопов на пашнях и полях из последней серии рельефов напоминают геоглифы из Чили. Эти архаичные мотивы для меня связаны с архаикой самой войны.

Сергей Прокофьев

Создает объекты, графику, видео и световые инсталляции. Одна из любимых техник художника — объемный линейный рисунок, который объединяет в себе черты скульптуры и графики: в начале 2010-х он «рисовал» люминесцентными лампами, — получались объекты в духе минималиста-классика Дэна Флавина, — затем перешел на 3D-ручку.

Работы Прокофьева нередко отсылают к политической реальности — как, например, его ранние объекты «Block» и «Smart Bomb», полицейское ограждение и управляемая авиабомба из люминесцентных ламп. Оба они относятся к тому периоду, когда надежда на демократизацию в России окончательно рухнула. В лампах — ядовитые пары ртути: художник сознательно выбрал такой материал, чтобы изобразить символы властного насилия.

Ту же тему Прокофьев уже десять лет развивает в проекте «Hell» о российско-украинской войне. Серия, включающая объекты, графику и перформансы, началась с архитектурного макета, выполненного 3D-ручкой; он изображал Донецкий аэропорт, разрушенный боями — эмблематическое место для первого этапа войны (аэропорт, сегодня лежащий в руинах, носит имя композитора Сергея Прокофьева, полного тезки художника).

Сам Прокофьев говорит, что искусство для него — форма сопротивления, не только миру как он есть, но и самому себе. Это сопротивление, считает художник, возможно благодаря фундаментальному несогласию — с собой и с порядком вещей.

Сергей Прокофьев родился в Москве в 1983 году. В 2013-м окончил московский Институт современного искусства Иосифа Бакштейна. Двумя годами ранее, в 2011-м, Прокофьев основал вместе с Андреем Митеневым и Лехой Гариковичем арт-пространство «Это не здесь». В 2016 году художник присоединился к команде галереи «Электрозавод». Персональные выставки Прокофьева проходили в России, Италии, Швеции, Дании и Франции. Он участвовал в параллельной программе биеннале «Манифеста» в Санкт-Петербурге и в Московской биеннале современного искусства. Работы Прокофьева входят в собрание Третьяковской галереи и коллекцию Лучано Бенеттона. Живет и работает в Париже.

Кристина Лукас «Tufting. Ukraine 2025»

Машинная вышивка, 2025

— Расскажите об истории вашего проекта «Tufting».

— Этот проект тесно связан с «Герникой» Пикассо. Мы в Испании возвращаемся к памяти о Гражданской войне. Сразу после смерти диктатора [Франсиско Франко] демократия зиждилась на молчании. Когда вы не можете говорить о своих травмах — это как болезнь. Кажется, это своего рода болезнь, когда вы не можете говорить о своих травмах. Однако сейчас, в XXI веке, есть художники, которые работают с памятью об этой войне. В Испании еще много безымянных, неопознанных могил, семьи не могут похоронить своих родных. Но мы можем снова говорить о жертвах войны — это своего рода исцеление.

К 75-летию картины Пикассо мне предложили сделать проект о «Гернике». Я сосредоточилась не столько на картине, сколько на самих бомбардировках времен Гражданской войны, которая была, по сути, репетицией Второй мировой. Я решила собрать информацию обо всех случаях, когда обе воюющие стороны бомбили мирных жителей. Трагедии этих людей нельзя рассматривать сквозь призму политики — все они жертвы террора.

Я собирала сведения о бомбардировках начиная с момента, когда появилась авиация. Полет, давняя мечта человечества, внезапно превратился в кошмар. В проекте «Unending Lightning» вы видите эти данные на трех экранах. А вышивки из серии «Tufting» резюмируют всю информацию. Вышивка для выставки «No» сосредоточена на нынешней российско-украинской войне.

— Почему именно вышивка?

— Поначалу я хотела сделать принт. Но потом я подумала, что [обжитая] земля — как ткань: ее тоже составляют множество связей. Если вышивать данные о бомбардировках на ткани, получается эмоциональнее: вышивка выглядит как шрам.

— Текстильное искусство в наши дни переживает что-то вроде ренессанса. Как вы думаете, почему?

— Думаю, потому, что все это традиционно женские практики. Между прочим, и в нашем проекте поиском данных занимаются в основном женщины. И надо сказать, чтобы собрать эту информацию, нужно огромное терпение, так что эта работа действительно похожа на вышивку.

Кристина Лукас

Кристина Лукас во многих своих проектах работает с данными — будь то цены на химические элементы, глобальные торговые пути или названия мужских и женских половых органов в разных культурах. Хотя язык искусства и язык точных наук традиционно считаются далекими друг от друга, художница доказывает: данные не только помогают нам понять реальность — их можно использовать еще и как образ. Например, в инсталляции «По часовой стрелке» Лукас развесила по периметру круглой комнаты 360 часов, так, что зрители могли видеть любое возможное время. Хор рассинхронизированных часов напоминал шум дождя.

Художница создает видео, инсталляции, скульптуры и фотографии. Ее важнейшие темы — права человека вообще и права женщин в частности, капитализм, война, словом, отношения власти. Один из любимых медиумов Лукас — географическая карта, часто динамическая, на которой зрители могут отслеживать некие события, скажем, военную экспансию государств или распространение демократии.

Кристина Лукас родилась в 1973 году в испанской Убеде. Она училась в университете Комплутенсе в Мадриде, Калифорнийском университете и Рейксакадемии ван Бельденде Кунстен в Амстердаме. Художница участвовала в биеннале «Манифеста» в Палермо, Ливерпульской и Уральской индустриальной биеннале; ее персональные выставки проходили в Испании, Нидерландах, Австрии, Люксембурге и Мексике. Работы Лукас приобрели для своих коллекций Центр Помпиду, хельсинкский музей Kiasma и многие другие институции. Художница живет и работает в Мадриде.